Никто не рассчитывал на такое развитие событий. Никто не предсказывал падение стены. Конечно, Основной закон
Федеративной Республики Германия, принятый в 1949 г., призывал немцев
«осуществить» единство и свободу страны «в свободном самоопределении».
Конечно, ведущие политики вроде федерального канцлера Хельмута Коля и
министра иностранных дел Ханса-Дитриха Геншера начиная со второй
половины 1980-х гг. постоянно подчеркивали, что разделение Германии –
неестественное состояние и когда-нибудь будет преодолено. Но то, что это
произойдет так быстро, они даже не могли себе представить. В середине
июня 1989 г. в Федеративную Республику с визитом прибыл Михаил Горбачев,
генеральный секретарь Центрального комитета Коммунистической партии
СССР. Вместе с Хельмутом Колем он выступил с заявлением, в котором были
такие слова: «Право всех народов и государств свободно определять свою
судьбу и выстраивать отношения между собой на основе международного
права должно быть гарантировано». Это можно рассматривать как реакцию
генерального секретаря на стремление многих народов в сфере его влияния к
обретению независимости. Правда, подписываясь под этими словами, он
вовсе не имел в виду падения стены, разделяющей Германию и Берлин, не
говоря уже о воссоединении двух германских государств. И это можно
понять, потому что как разделение страны, так и включение областей
восточнее Одера и Нейсе в состав Польши (читай – в зону влияния
Советского Союза) было той ценой, которую Германия и немцы должны были
заплатить за свою политику и военные кампании первой половины XX века, в
частности, за завоевательный поход 1939–45 гг., который сопровождался
грабежами и убийствами. Решение ослабить границу или полностью
преодолеть стену предполагало бы признание результатов Второй мировой
войны и требовало согласия представителей всех союзнических держав.
Первый шаг Федеральное правительство сделало в 1970–1972 гг. Заключив
ряд договоров с Советским Союзом, Польшей и ГДР, оно подтвердило в том
числе и факт германского разделения и признала границу по Одеру и Нейсе в
качестве западной границы Польши.
За несколько десятилетий граница между Федеративной Республикой
Германия и Германской Демократической Республикой (ГДР) стала настоящей
демаркационной линией, по которой проходило противостояние между бывшими
союзниками в борьбе с гитлеровской Германией. Державы-победительницы
теперь вели холодную войну друг с другом. Эти страны имели ядерный
арсенал, а значит как Советский Союз, с одной стороны, так и США,
Великобритания и Франция, с другой стороны, были
заинтересованы в том,
чтобы в вопросе о статус-кво в Центральной Европе, включая разделение
Германии, ничего не менялось. И хотя эти четыре державы с середины
1950-х гг. уже не выступали в качестве оккупационных властей, тем не
менее в вопросе объединения Германии именно за ними оставалось решающее
слово. Такова была ситуация, когда в середине 1980-х гг. народы
советской зоны влияния начали протестовать против советского господства и
навязанной коммунистической идеологии. Жители ГДР
вначале не были среди главных двигателей этого процесса. Символом эпохи
стало движение польских профсоюзов «Солидарность». Но немцы подхватили
эту динамику, сумели использовать слабость Кремля и собственного
партийного руководства и начиная с весны 1989 г. вышли на улицы, твердо
потребовав предоставить им право на свободу передвижений.Вечером 9 ноября 1989 г. представитель политбюро ГДР, не силах дальше контролировать ситуацию, объявил, что это право предоставлено «с настоящего момента», жители Восточного Берлина толпами ринулись к стене, чтобы на собственном опыте убедиться в правдивости сообщения, и солдаты были вынуждены открыть шлагбаумы на границе. Это стало началом конца стены. То, что это событие, ставшее результатом случая, хаоса, давления и беспомощности, может вообще произойти, никто не мог представить себе даже еще несколькими часами ранее. Например, канцлер Коль находился с визитом в Польше. Чувство беспомощности охватило всех, причем не только в Германии и Европе, но и во всем мире. Ясно одно, что в дни и недели, последовавшие за падением стены, опять-таки никто не думал о возможности скорого воссоединения. Когда же оно все-таки встало на повестку дня под давлением жителей ГДР, мало кто мог себе представить, какими ошеломительными темпами будет развиваться ситуация. Спустя 11 месяцев после падения стены немцы уже отмечали объединение своей страны.
На вопрос, почему же все-таки случилось то, чего изначально не ждали ни сами немцы, ни бывшие державы-победительницы, можно дать несколько связанных между собой ответов. Во-первых, одной из причин стал стремительный процесс разрушения советской империи, который захватил и сам Советский Союз, причем о том, к чему это все может привести, тоже никто не догадывался. На этом фоне для многих в беспросветном кошмаре вдруг зажегся свет в конце тоннеля – в виде урегулированного объединения Германии. Дополнительную надежду дал и президент США Джордж Буш, высказавшись за решение германского вопроса при соблюдении определенных условий. В итоге федеральный канцлер Коль, министр иностранных дел Геншер и внешнеполитическое ведомство воспользовались моментом и запустили механизм политического и административного объединения – естественно, при самом непосредственном участии держав-победительниц во Второй мировой войне и представителей ГДР.
Уже 13 февраля 1990 г. главы внешнеполитических ведомств Федеративной Республики Германия, ГДР, США, СССР, Великобритании и Франции объявили о скорейшем намерении обсудить «внешние аспекты германского единства». Министр иностранных дел Геншер представлял Бонн. Министром от ГДР был пастор и правозащитник Маркус Мекель, осенью 1989 г. восстановивший восточногерманскую социал-демократию. Они стали теми двумя сторонами, которые должны были обеспечить конечный результат, а именно, чтобы в переговорном процессе «два плюс четыре» в конечном итоге осталось только пять сторон, потому что шестая сторона, ГДР, покинет сцену мирно и добровольно. Так благодаря чему переговоры привели к выработке и подписанию жизнеспособного договора, который поставил точку в процессе объединения Германии? Прежде всего, благодаря узкому кругу переговорщиков. Шесть сторон не вели речь о мирном договоре, а потому им не было нужды приглашать представителей примерно 40 государств, которые к моменту окончательной и безоговорочной капитуляции Германии весной 1945 года находились с ней в состоянии войны. Благодаря этому ходу удалось избежать потенциально взрывоопасных вопросов, скажем, требования о выплате репараций. В глазах шестерки эта тема была уже улажена в 1950-е – 1960-е гг. в серии соглашений. Однако одно исключение шесть министров иностранных дел все же сделали, пригласив на Парижскую встречу в середине июля 1990 г. своего польского коллегу Кшиштофа Кубичевски. За последние два столетия Польша больше других стран пострадала от политических и военных акций своих соседей, а потому она могла настаивать на требовании «нерушимости» германо-польской границы «сейчас и в будущем».
Парижская встреча была третьей из в общей сложности пяти конференций, проведенных главами внешнеполитических ведомств. Начало было положено 5 мая 1990 г. в Бонне. Материалы для обсуждения на конференциях готовились перед этим в министерствах. Самая тяжелая работа легла на плечи «политических директоров» и их штабов. А поскольку работа эта велась, как правило, за закрытыми дверями, то публика с интересом, затаив дыхание, следила за тем, что происходило на политической сцене. Общественное внимание было приковано к встречам министров иностранных дел и встречам глав государств и правительств. Иногда они встречались чуть ли не каждый день – на заседаниях Европейского сообщества, на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) или встрече стран НАТО и, естественно, в серии двусторонних встреч. Немцев особенно интересовало то, как удастся смягчить местами весьма серьезное сопротивление собственных союзников Великобритании и Франции.
В итоге оставалась единственная помеха – советское «нет». И тем не менее Кремль поддержал объединение страны и включение ее в состав НАТО, причем именно в тот момент, когда Советский Союз сам грозил взорваться изнутри. Поэтому центральным вопросом оставалось членство Германии в НАТО. Начиная с июня СССР стал соглашаться на уступки. 14 июля канцлер Коль полетел в Москву, а оттуда вместе с Горбачевым к нему на родину, на Кавказ. Еще перед вылетом генеральный секретарь обозначил свое принципиальное согласие на общегерманское членство в НАТО. Официально об этом было объявлено 16 июля на совместной пресс-конференции в Железноводске. Горбачев, в частности, гарантировал вывод советских войск до 1994 г. Германская же сторона обещала сохранить существующие границы, сократить численность войск, отказаться от атомного, биологического и химического оружия и предоставить масштабную экономическую помощь. Исчезла последняя преграда на пути к завершающему раунду переговоров шести министров иностранных дел. 12 сентября был подписан договор в Москве, а 1 октября 1990 г. четыре страны приняли совместное заявление в Нью-Йорке, в котором отказывались от своих прав и обязательств в отношении Германии, благодаря чему страна получила полный суверенитет. Через три дня произошло вступление ГДР в состав Федеративной Республики Германия. Объединенная Германия и три мировые державы быстро ратифицировали договор «Два плюс четыре». 4 марта 1991 г. в Москве соглашение ратифицировал Верховный Совет, правда, после серьезных дискуссий. Ратификационную грамоту посол Терехов передал министру иностранных дел Геншеру 15 марта 1991 г., и после этого договор вступил в силу. После распада Советского Союза Россия взяла на себя обязательства бывшего СССР, вытекавшие из договоров с Германией. В августе и сентябре 1994 г. Берлин покинули последние солдаты союзнических сил, послевоенный период окончательно завершился.
Договор «Два плюс четыре» не является мирным договором, но берет на себя его функции. Он охватывает «области Федеративной Республики Германии, Германской Демократической Республики и весь Берлин». Впервые с 1945 г. Германия стала полностью суверенной страной как в отношении двух бывших частей, так и отношении соседей, а тем самым у страны появилась дотоле незнакомая ей международная ответственность. В дальнейшем Германия не боялась брать на себя ответственность, снискала уважение других государств, и это является одним из следствий договора. Ибо он создает политические и правовые основания для той роли, которую Германия играет сегодня в мировой политике, хотя изначально к этому и не стремилась. Особо стоит отметить, что договор безоговорочно признается даже теми странами, которые не принимали участия в переговорах. Без согласия этих стран Германия не смогла бы ни выполнить своих обязательств в рамках целого ряда миссий глобального сообщества государств (в том числе военных), ни принять участие на стороне пяти стран Совбеза ООН, обладающих правом вето, в процессе переговоров о ядерной программе Ирана или же выполнять ведущую посредническую функцию в российско-украинском конфликте. И это всего лишь несколько примеров. Они говорят в пользу эффективности дипломатии в экстремальных ситуациях и даже в условиях распада старого мирового порядка. А еще они говорят в пользу готовности немцев извлекать уроки из истории и брать на себя роль, которая им отведена содружеством народов после объединения.
ПРОФ., Д-Р ГРЕГОР ШЁЛЛЬГЕН – историк,
профессор новой и новейшей истории в
Университете Эрлангена-Нюрнберга.
